Варварский мир

Что же представляли собой те варвары, которые «завоевали» и разрушили Римскую империю? Главную роль в этом процессе сыграли германские племена. Слово «германцы» — не самоназвание, этот термин применяли античные авторы для обозначения народов, живших севернее Альп и восточнее Рейна между кельтами и сарматами.
Основными источниками о древних германцах до самого последнего времени были сочинения античных писателей, среди которых первостепенное значение имеют «Записки о галльской войне» Юлия Цезаря (середина I в. до н.э.) и «Германия» Корнелия Тацита (конец I в. н. э.). Многим поколениям историков приходилось внимательно вчитываться в лаконичные, порой загадочные формулировки этих авторов, пытаясь прояснить их смысл. Нередко разноречивые выводы исследователей строились на основе совершенно искусственных толкований тех нескольких фраз аменитых римлян, которые донесли до нас информацию о жизни германских племен на пороге новой эры.
Между тем по поводу возможности принимать на веру все, что сообщается Цезарем и Тацитом, высказывалось много сомнений. Одни историки утверждали, что Цезарь имел сведения лишь о свевах и о германцах, переселившихся в Галлию, но распространил их и на прочие племена, другие — обращали внимание на то, что Цезарь писал для римской публики и поэтому на точность сообщаемого не обращал особого внимания и преследовал только свои собственные политические цели.
Некоторые называли Тацита всего лишь плохим компилятором Цезаря и ряда других авторов, тогда как их оппоненты считали его сведения о германцах точными и ясными, основанными на критической переработке как имевшихся в его распоряжении письменных источников, так и устных сообщений римлян, служивших на Рейне и Дунае, и германцев, живших в Риме или приезжавших туда.

varvarskiy_mir
Кроме того, привлекались и вспомогательные методы: сравнительно- исторический, основанный на изучении особенностей общественного строя древних германцев в сопоставлении с известными этнологам данными об общественном строе других племен, находящихся на примерно той же стадии развития, и ретроспективный, позволяющий сделать некоторые выводы из анализа германского общества в более позднее время. Но именно использование этих методов, расширив информационное поле исследователей, завело их — в отсутствии строгой системы неоспоримых доказательств — в тупики длившегося многие десятилетия противостояния общинной (марковой) и вотчинной теорий. Споры концентрировались главным образом вокруг следующих вопросов. Были ли германцы в эпоху Цезаря кочевниками и какую роль играло у них земледелие?
Какова была форма собственности на землю у германцев в эпоху Тацита: общинная или индивидуальная? Спектр ответов на эти вопросы был весьма широк: от номадизма (кочевни-чества) до высокоразвитого земледельческого хозяйства (более умеренные точки зрения включали переходную стадию от кочевничества к оседлости, «кочевое земледелие», переложную систему земледелия) и от первобытнообщинного коммунизма до частнособственнического землевладения поместного типа.
Согласно марковой (общинной) теории выдающихся немецких историков середины XIX в. Георга Людвига Маурера, Георга Вайца и их последователей, первой формой организации землепользования и поселений при переходе германцев от кочевой жизни к земледелию было общинное устройство, а система ежегодных переделов земли и сменившая ее впоследствии система наследственных наделов с чересполосицей и принудительным севооборотом выражали общность собственности на землю всех членов марки. Напротив, сторонники так называемой классической вотчинной теории (Карл Теодор Инама-Штернег, Карл Лампрехт и др.) полагали, что во времена Тацита в связи с переходом германцев от полукочевой жизни к более прочной оседлости пахотная земля стала делиться между членами общины, которая постепенно в период расселения германцев на римской территории превратилась в объединение самостоятельных хозяев-соседей. Наконец, на рубеже XIX и XX вв. на основании весьма произвольного истолкования свидетельств Цезаря и Тацита был осуществлен полный пересмотр и отрицание обеих упомянутых теорий.
Французский историк Фюстель де Куланж, а вслед за ним представители страсбургской школы аграрной истории (Вернер Виттих, Франк Гутманн и др.) утверждали, что исконной формой земельной собственности у германцев была не общинная, а индивидуальная, и сама община-марка в эпоху Тацита состояла не из «простых свободных», а из мелких вотчинников. В начале XX в. австрийский историк Альфонс Допш выдвинул «новую вотчинную теорию», согласно которой у германцев, по крайней мере со времен Тацита, существовала частная собственность на землю и вотчинное землевладение.
В отечественной медиевистике представления об аграрных отношениях древних германцев естественно строились на основе все тех же «Записок» Цезаря и «Германии» Тацита. Пожалуй, наиболее тонкий, можно сказать виртуозный, анализ текста источника с тщательным сопоставлением содержащихся в нем прямых и косвенных указаний, терминологических особенностей и внутренних противоречий был продемонстрирован Н.П.Грацианским в статье «К вопросу об аграрных отношениях древних германцев времени Цезаря», который пришел, в частности, к выводу о том, что «картина, рисуемая Цезарем, есть яркая иллюстрация быта полукочевого народа, переходящего к земледелию… Не может быть и речи о какой бы то ни было собственности на землю. Свободного пространства еще слишком много, чтобы заявлять на него какие-либо притязания. Оно ничье… и лишь временно находится в пользовании или владении у отдельных родственных соединений…
Проходит 150 лет — и многое в этих порядках коренным образом изменяется… Достаточно даже беглого чтения «Германии», чтобы понять, что здесь вырисовывается уже не то германское общество, которое описывал Цезарь… Германец твердо осел на одном месте и не хочет больше бродяжничать. Пастушеские занятия он уже не хочет предпочитать земледелию, умея искусно комбинировать и то, и другое… Вместе с тем фактически возникает и земельная собственность — родовая или семейная, связанная с индивидуальным (подворным) землевладением и переложною системою землепользования. Именно в этом смысле, как нам кажется, и следует понимать знаменитую XXVI главу из «Германии» Тацита» (Грацианский Н. П. Из социально-экономической истории западноевропейского средневековья. М., 1960. С. 67—70. Впервые статья была опубликована в 1913 г.).
Однако позднейшие археологические и текстологические исследования доказали несостоятельность тезиса о преобладающем значении скотоводства и подсобном характере земледелия у древних германцев. Их перемещения стали объяснять не особенностями хозяйственного уклада, а демографическими, климатическими, внешнеполитическими и другими причинами. Найденные в результате раскопок костные остатки и металлические предметы опровергли представления об охоте как одном из основных занятий германцев и об отсутствии у них кузнечного ремесла.
В поисках новых аргументов историки стремились максимально расширить свою информационную базу. С середины XX в. все большее значение стали приобретать археологический материал, отражающий материальную культуру древних германцев, данные исторической географии, позволяющие установить ту естественную среду, в которой они обитали, а также сопоставление и лингвистический анализ ряда хозяйственных и социальных терминов в различных германских и родственных им языках. На современном этапе развития исторической науки речь идет по существу о комплексном, комбинированном анализе всех имеющихся прямых и косвенных, письменных и иных свидетельств, который, разумеется, включает и их последовательную, многократную взаимную перепроверку.
Представленные в Приложении тексты (стр. 57—90) принадлежат перу трех выдающихся российских историков: Д. М. Петрушевского, А. И. Неусыхина и А. Я. Гуревича. Это фрагменты работ, которые были созданы соответственно в 1907 г., в 1948—1949 гг. и в 1985 г. А.И.Неусыхин был учеником Д. М. Петрушевского и, в свою очередь, учителем А. Я. Гуревича. Тем не менее, концепции всех троих существенно отличаются друг от друга. Они отражают не только личные позиции и методологические установки исследователей, но также сумму накопленных знаний и общее состояние исторической науки в разные годы, и позволяют судить о том, какой путь она прошла в XX в.